В операционную вошел заведующий, Семен Аркадьевич Коваленко. Высокий, сутулый, с вечно озабоченным выражением лица.
— Что тут у нас? — спросил он без предисловий.
— Капитан Дмитрий Соколенко, — ответил Коваль, не отрывая взгляда от мониторов. — Спецназ СБУ. Группа «Альфа». Ранение получил при выполнении задачи на восточном направлении. Атака FPV-дрона.
— Серьезно… — Коваленко подошел ближе, натягивая перчатки. — И каков прогноз?
— Прогноз? — Коваль горько усмехнулся под маской. — Прогноз, Семен Аркадьевич, паршивый. Если мы в ближайшие два часа не восстановим кровоток, руку придется ампутировать по самое плечо. А скорее всего, придется в любом случае.
— То есть?
— То есть я не вижу способа спасти конечность. Артерия перебита или зажата, отек нарастает катастрофически, компартмент-синдром в полном разгаре. Ткани уже начали отмирать. Классическая картина для ампутации по жизненным показаниям.
Коваленко нахмурился, его лоб прорезала глубокая морщина.
— Борис Львович, вы понимаете, кто это?
— Понимаю. Пациент.
— Это капитан Соколенко. Легенда. Он выводил людей из окружения под Иловайском в четырнадцатом. Он работал в тылу врага в двадцать втором. У него полный кавалерский набор орденов. И вы предлагаете сделать его инвалидом?
— Я предлагаю спасти ему жизнь, — холодно парировал Коваль. — Если мы будем тянуть с гангренозной рукой, он умрет от сепсиса и интоксикации.
— Это вас больше устраивает?
— Меня устроит, если вы сделаете невозможное.
— Я хирург, а не волшебник.
Их спор прервал посторонний голос.
— Господа врачи!
Оба обернулись. В дверях шлюза стоял крепкий мужчина в штатском, с цепким взглядом профессионального оперативника.
— Полковник Василенко, Служба безопасности. Я куратор капитана Соколенко. Что с рукой?
— Шансы сохранить конечность — меньше десяти процентов, — прямо сказал Коваль. — Повреждения критические.
— Это неприемлемо, — отрезал полковник. — Он действующий офицер спецназа. Его жизнь — это служба. Без руки он… он просто не сможет жить. Для него это будет хуже смерти.
— Мы попробуем сосудистую пластику, — сдался Коваль после паузы. — Но предупреждаю сразу: риски колоссальные. Если тромб пойдет выше или начнется распад тканей — мы его потеряем.
— Делайте. Я беру ответственность на себя.
Следующие три часа прошли в напряженной борьбе. Когда капитана перевели в реанимацию, Коваль выглядел постаревшим на десять лет. Руку сохранили, но кровоток был нитевидным, нестабильным.
Анна не могла найти себе места. После смены она вернулась в свою крохотную съемную квартиру на левом берегу Киева. За окном гремели поезда метро, но этот привычный шум сегодня не успокаивал. Она сидела на кухне в темноте, сжимая в руках остывшую чашку чая.
Это был он. Дмитрий Соколенко. Десять лет она пыталась забыть это лицо, но узнала его мгновенно, даже под слоем грязи и копоти.
Август 2014 года. Иловайск. «Зеленый коридор», ставший дорогой смерти. Она была тогда совсем девчонкой, волонтером-медиком, прибившимся к добробату. Воспоминания нахлынули удушливой волной: жара, запах горелых подсолнухов, сладковатый смрад разложения и грохот разрывов…
