Их колонну расстреливали как в тире. Аня лежала в кювете, пытаясь остановить кровь у молодого парнишки, которому осколок вспорол живот. Он плакал и звал маму, а она шептала «тише, тише», понимая, что он умирает. Он ушел за пару минут. А потом из лесопосадки вышли они — спецназ, прикрывающий отход.
Командовал ими высокий, светловолосый офицер. Соколенко. Он был спокоен, раздавал команды, организовывал оборону посреди хаоса. Но потом прилетел ВОГ. Офицер упал, перебитая бедренная артерия фонтанировала ярко-алой кровью. Его бойцы были прижаты пулеметным огнем.
Аня не помнила, как приняла решение. Она просто рванула к нему через простреливаемое поле. Упала рядом, вжимаясь в выжженную землю, и наложила жгут-турникет, выкручивая вороток до хруста.
— Ты кто такая? — прохрипел он тогда, глядя на нее безумными от боли глазами. — Жить надоело?
— Молчи, — отрезала она. — Я медик.
Она спасла его тогда. Эвакуация успела. Но сама она осталась. Осталась с группой прикрытия, которая приняла последний бой. И там ей пришлось сделать то, что навсегда вычеркнуло ее из мирной жизни. Ей пришлось взять в руки автомат погибшего бойца. Она, медик, дававшая клятву спасать, нажала на курок. Раз, другой, третий. Чтобы выжить. Чтобы не дать добить раненых.
Четыре трупа. Четыре человека, которых она убила. Это сломало что-то внутри нее. После выхода из котла она сменила документы, уехала, спряталась в безликой рутине районной поликлиники, надеясь, что война ее не найдет.
Но война нашла.
На следующий день Анна узнала, что операция прошла не так успешно, как надеялись. Рука Соколенко синела, чувствительность не возвращалась. Врачи готовили пациента к ампутации.
Она не могла этого допустить.
Ночью, когда в отделении воцарилась тишина, Анна проскользнула в палату интенсивной терапии. Дежурная медсестра спала на посту. Дмитрий лежал с открытыми глазами, глядя в потолок.
— Не спится? — тихо спросила она, подходя к кровати.
Он медленно повернул голову. Взгляд был мутным от обезболивающих.
— Кто здесь?
— Медсестра. Анна.
— А… пришли проверить, не сдохла ли еще рука?
— Пришла попробовать ее спасти.
Соколенко нахмурился, пытаясь сфокусировать взгляд.
— Я тебя знаю? Голос… знакомый.
— Иловайск. Четырнадцатый год. Подсолнухи.
Его глаза расширились. Он дернулся, но застонал от боли…
