Вот отчет о проделанной работе и исправленный текст.
— Мам, мне кажется, папа ночью встаёт.
Аля на мгновение замерла, поправляя одеяло Кирюши. Её девятилетний сын, тихий и до странности рассудительный, в последнее время задавал уж слишком взрослые вопросы.
— Кирюш, ну что ты такое выдумываешь? — голос Али казался мягким. В нём не было сил на споры. — Папа не может вставать, у него травма позвоночника. Ты же знаешь, врачи сказали.
— Нет, мам, я слышал.
Мальчик приподнялся на локти, и глаза его горели в сумерках упрямым огнём. Он был умным, впечатлительным, и эта ситуация с папой давила на него не меньше, чем на неё.
— Он встаёт, я слышал шаги, он на кухню ходил, там вода в стакан наливалась.
Аля тяжело вздохнула. Её жизнь, некогда полная радужных надежд на тихое семейное счастье, превратилась в бесконечную серую рутину. Больничные смены в родном терапевтическом отделении городской больницы, потом ещё смены, дополнительное дежурство, потом бегом домой. Проверить Кирилла, перевернуть мужа, приготовить еду, поспать три часа и снова на работу.
Её муж, Анатолий Пахомов, некогда успешный менеджер успешной фирмы, уже третий месяц был прикован к постели. Странная авария на ночной трассе, диагноз прозвучал как приговор. Сложный компрессионный перелом позвоночника, неутешительный прогноз, долгое и очень дорогое восстановление в частной клинике. Чтобы покрыть эти растущие как снежный ком счета, Аля взвалила на себя столько работы, что практически не видела сына.
— Милый, тебе, наверное, приснилось, — попыталась она снова его успокоить, погладив по взъерошенным волосам. — Папа в своей комнате, он спит и даже повернуться сам не может, я же его переворачиваю.
— А давай проверим! Вот как в мультике, помнишь, про воришек? Нарисуем мелом линию у кровати, если он встанет, то сотрет её.
Аля хотела отмахнуться. Через час у нее начиналась ночная смена. Это все детские фантазии, защитная реакция психики, но что-то в упрямом взгляде сына и в её собственном, глухом, как боль под ребром, беспокойстве заставило её кивнуть. Апатия Анатолия, его вечные раздражения казались ей чужими и непонятными.
— Хорошо, — неожиданно для себя улыбнулась она. — Только никому об этом ни слова.
Все еще считая, что это не более чем шутка, Аля достала из старой маминой шкатулки, где хранились нитки и пуговицы, плоский белый мелок для шитья. На цыпочках, как два заговорщика, они вошли в комнату мужа.
Толя, казалось, дремал, отвернувшись к стене. Его ровное дыхание наполняло комнату, смешиваясь с запахом лекарственных мазей.
— Ну, видишь, спит, — шепнула Аля.
— Рисуй! — так же тихо настоял Кирилл.
Поддавшись этому странному, почти мистическому порыву, Аля присела на корточки. Паркет был темным, старым, и она провела тонкую, идеально ровную белую черту на полу вплотную к раме кровати, от стены до резной ножки. Если бы кто-то встал, даже в полной темноте, он неминуемо бы её смазал.
— Ну всё, сыщик, а теперь спать.
Аля поцеловала сына и пошла собираться на работу. Эта ночная смена выдалась особенно тяжелой. Бабушка из пятой палаты уходила, и Аля до утра просидела у кровати больной, держа сухую, как пергамент, руку и облегчая её последние часы. Когда она, серая от усталости и чужого горя, вошла в свою квартиру под утро, Кирилл ждал её уже в коридоре. Он был одет для школы, но еще не обут.
— Мам, пошли.
Сын схватил её за руку и потащил в комнату отца. Аля замерла на пороге. Анатолий лежал в той же самой позе, отвернувшись к стене. Но белая черта… Она больше не казалась ровной. Посередине, на самом видном месте, она была грубо смазана, растёрта, словно по ней не просто прошлись, а шаркнули обувью. Сердце тревожно забилось.
— Папа вставал, — испуганным шепотом произнес Кирилл.
— Тише, — машинально сказала Аля. Кровь отхлынула от её лица, ладони стали ледяными. — Иди завтракай. Бабушка еду оставила.
— Я сейчас.
Алевтина дождалась, пока сын уйдет на кухню, и вошла в комнату. В углу, как укор её расточительству, стояла дорогая инвалидная коляска, купленная на последние сбережения. Аля осторожно подошла к ней и сразу увидела, что в глубоких протекторах черных резиновых колес забились засохшие комочки грязи. Не уличной или домашней серой пыли, а густой, жирной, рыжеватой глины.
Но откуда в их квартире на третьем этаже в центре города могла взяться рыжая глина? Аля прислонилась к дверному косяку. Этот фантомный, влажный и тревожный запах глины вдруг перенес её на двадцать лет назад, на зеленый, залитый солнцем луг.
Её родители, простые инженеры, не имели отношения к медицине, но почему-то свято верили, что в семье должен быть хотя бы один медработник…
