Женщина нахмурилась, потом ее лицо изменилось — узнала. Или вспомнила.
— Это который…
— Да, — спокойно сказал Сергей Николаевич. — Который сидел. Я только сегодня освободился. Мне бы Степана увидеть.
— Степа! — крикнула она в глубину дома. — Тут к тебе…
Послышались шаги, и в дверях появился Степан — располневший, с залысинами, в растянутом свитере. Он близоруко сощурился, потом глаза его расширились.
— Серега?
— Здравствуй, Степа.
— Ты? Откуда? То есть… — Степан явно не знал, как себя вести. — Ты же… вышел?
— Сегодня.
Ребенок под бушлатом завозился и пискнул. Жена Степана, стоявшая рядом, охнула.
— Это что у тебя там?
Сергей Николаевич, расстегнув бушлат, показал сверток.
— Младенец. Трехмесячный. Его мать только что умерла на дороге. Ранение ножевое. Нужно вызвать полицию и скорую. То есть скорую уже не нужно, но полицию — обязательно.
Степан и его жена переглянулись.
— Ты? — Степан сглотнул. — Ты ее не…
— Я ее нашел в канаве, в полутора километрах отсюда, — ровно сказал Сергей Николаевич. — Она уже умирала. Попросила забрать ребенка и отвезти его по адресу. Телефона у меня нет. Можете вызвать полицию?
Жена Степана охнула еще раз и исчезла в доме. Степан продолжал стоять в дверях, загораживая проход.
— Слушай… — Он замялся. — Серега, ты это… зайди, конечно. Только у нас, понимаешь… Теща болеет, дети спят.
— Я понимаю, — Сергей Николаевич поднял руку. — Мне бы только ребенка согреть и покормить.
— И вы…
— Нет. Сергей Николаевич… Хотя бы молоко теплое.
— Степа, найди там Машкину бутылочку! — крикнула Зина, появившаяся в дверях кухни с телефоном в руке. — Я вызвала. Едут. Сказали ждать.
— Спасибо.
— Кошмар какой! — Зина опустилась на стул напротив, во все глаза глядя на младенца. — Прямо на дороге, говоришь? Господи! А ребенок чей? Ее?
— Ее. Митей зовут.
— Сиротка… — Зина всплеснула руками. — Три месяца, говоришь? Машке нашей полтора года было, когда от груди отняли. Бутылочка где-то должна быть.
Степан принес бутылочку и банку детской смеси.
— Это Машкино осталось, — объяснил он. — Зинка хранит все, выбрасывать не дает.
— Мало ли пригодится, — буркнула Зина. — Вот и пригодилось.
Сергей Николаевич развел смесь, проверил температуру на запястье, как когда-то проверял для дочери. Поднес бутылочку к губам младенца. Тот сразу вцепился в соску, зачмокал жадно, захлебываясь.
— Голодный, — сказала Зина с сочувствием. — Давно не кормленный, видать. Бедняжка.
Сергей Николаевич молча кормил ребенка. Степан топтался рядом, не зная, куда деть руки.
— Серег, а ты сам-то куда теперь?
— Не знаю пока. Хотел у тебя переночевать, а завтра разобраться.
— А, ну да… — Степан переглянулся с женой. — Слушай, у нас правда теща болеет. И вообще… я не против, но Зина…
— Степа, хватит, — перебила Зина. — Переночует, и ладно. Человек только из… ну… В общем, не на улицу же. На диване в зале постелю.
— Спасибо, — сказал Сергей Николаевич.
Полиция приехала через сорок минут. Двое молодых ребят, уставших и замерзших, в расстегнутых бушлатах. Сергей Николаевич рассказал все как было. Показал на карте место, где нашел тело. Протянул ключ и записку.
— Это она передала. Просила ребенка отвезти по этому адресу.
Старший из полицейских, светловолосый, с простым курносым лицом, взял записку, прочитал.
— Проспект Мира, дом 12. Это в городе. Что там?
— Не знаю. Она сказала, там его дом.
— А вы ей кто?
— Никто. Случайный прохожий. Шел по дороге, услышал плач ребенка, нашел ее в канаве.
Полицейский посмотрел на него внимательно.
— Документы есть?
Сергей Николаевич достал справку об освобождении. Полицейский изучил ее, присвистнул тихо.
— Вильяминов. Это не тот, который главврач был?
— Тот.
Полицейский переглянулся с напарником.
— Слышь, Коль, это же тот, которого Бутейко посадил. Помнишь, история была?
Коля, второй полицейский, помоложе, кивнул.
— Слышал чего-то. Давно было.
— Четыре года назад, — сказал Сергей Николаевич ровно. — Какое это имеет отношение к делу?
— Никакого, — быстро ответил старший. — Просто вспомнил. Значит так. Ребенка надо в больницу. На обследование. Потом в опеку передадим.
— Она просила отвезти его по адресу, — повторил Сергей Николаевич.
— Это мы проверим. Но сначала — больница, опека, все по протоколу.
— Можно мне поехать с ним?
Полицейский поколебался.
— Вообще-то не положено. Но раз вы его нашли… Ладно. Подпишете показания в отделе, потом подвезем до больницы. А там уж врачи решат.
В отделе Сергей Николаевич провел два часа. Писал показания, отвечал на вопросы, ждал. Младенец все это время спал у него на руках, просыпаясь только покормиться. Зина дала с собой бутылочку и смесь, молча сунула в мешок, когда полицейские уже садились в машину.
К полуночи они добрались до районной больницы. Дежурный врач, пожилой мужчина с усталым лицом, осмотрел младенца, покачал головой.
— Переохлаждение легкой степени, обезвоживание. Но жить будет. Крепкий малец. Откормим.
— Куда его потом?
— В опеку. У вас документы на него есть?
— Нет.
— Тогда в опеку. Там разберутся.
Сергей Николаевич посмотрел на младенца, которого медсестра уже уносила в палату. Серые глаза закрылись, ручка вылезла из пеленки и сжалась в крошечный кулачок.
— Я обещал его матери, — сказал он негромко.
— Что? — переспросил врач.
— Ничего. Спасибо.
Он вышел из больницы в морозную декабрьскую ночь. Куда теперь? Назад в поселок? На чем? До утра семь часов. Можно попробовать переночевать на вокзале.
Проспект Мира, дом 12, квартира 89. Он помнил адрес наизусть. Ключ полицейские забрали как вещественное доказательство, но записку с адресом оставили ему — она не представляла интереса для следствия. Она просила отвезти туда ребенка. Она сказала, там его дом. Там все для него.
Сергей Николаевич стоял на крыльце больницы, глядя на редкие огни ночного города. Он не знал, почему это казалось ему таким важным. Незнакомая женщина, незнакомый ребенок. При чем тут он? Но обещание есть обещание. Даже если оно дано умирающей незнакомке на обочине дороги.
Он решил сначала найти место для ночлега, а утром разобраться. На вокзале было тепло и почти безлюдно: несколько пьяных, бездомная бабка с тележкой, парочка подростков. Сергей Николаевич устроился на деревянной скамейке, прислонился к стене и закрыл глаза.
Проснулся он от холода. В зале гулял сквозняк — кто-то открыл дверь. Было светло, утро. На часах над кассами половина восьмого. Сергей Николаевич встал, размял затекшие ноги. Голова болела, во рту было сухо. Он купил в буфете чай и булочку, съел на ходу. В кармане осталось 2,4 тыс. Негусто.
Проспект Мира был в другом конце города. До него можно было доехать на маршрутке за полчаса. Сергей Николаевич решил сначала выполнить обещание, а потом уже думать о своей жизни. Все равно ему некуда было торопиться.
Дом 12 оказался пятиэтажкой: желтый фасад, высокие потолки, большие окна. Когда-то такие дома считались элитными, сейчас — просто старый фонд. Сергей Николаевич набрал код на домофоне — 1973, и дверь открылась с тихим щелчком.
Квартира 89 была на пятом этаже. Он поднялся по широкой лестнице с деревянными перилами, остановился перед дверью. Обычная дверь, обитая коричневым дерматином. Ни звонка, ни глазка, только номер и замочная скважина.
Зачем он здесь? У него нет ключа. Ребенка тоже нет, малыш в больнице, скоро его заберут в опеку. Что он собирается делать? Стоять под дверью? Но он все равно постучал.
Тишина. Потом шаги. Легкие, торопливые. Щелкнул замок. Дверь приоткрылась. И Сергей Николаевич не поверил своим глазам.
На пороге стояла молодая женщина, лет двадцати пяти, не больше. Светло-русые волосы, забранные в небрежный хвост, на носу — веснушки, глаза — серые, большие, удивленные. Она была в домашних штанах и растянутой футболке, на ногах — шерстяные носки. Но не это поразило Сергея Николаевича. Он видел это лицо. Вчера. В снегу. Мертвая.
Женщина перед ним была как две капли воды похожа на ту, что умерла у него на руках.
— Вам кого? — спросила она.
Он молчал, не в силах произнести ни слова.
— Алло? — Она помахала ладонью перед его лицом. — С вами все в порядке?
— Вы… — Он наконец справился с голосом. — Вы — Дина?
Лицо женщины изменилось. Глаза расширились, губы приоткрылись.
— Откуда вы?..
— Это ваша сестра.
Женщина побледнела. Схватилась за дверной косяк.
— Что с Диной? Где она?
И Сергей Николаевич понял, что должен сказать ей правду. Прямо здесь, на пороге, без подготовки. Потому что эта женщина — не та Дина, которую он похоронил взглядом на обочине. Это ее сестра. Ее близнец.
— Простите, — сказал он. — Мне очень жаль. Дина умерла вчера вечером. Но ее сын жив. Она просила передать вам ребенка.
Женщина не упала в обморок. Не закричала. Она просто стояла, глядя на него неподвижными серыми глазами, и медленно, очень медленно сползала по дверному косяку вниз.
Сергей Николаевич подхватил ее, не дал упасть. Затащил в квартиру, усадил на диван в прихожей. Сбегал на кухню, принес воды. Женщина пила механически, стуча зубами о край стакана.
— Расскажите, — сказала она, когда немного пришла в себя. — Все расскажите. С самого начала.
И он рассказал. Про дорогу, про плач ребенка, про женщину в канаве. Про ранение, про последние слова. Про ключ и записку. Про полицию и больницу.
Женщина слушала молча, не перебивая. По ее щекам текли слезы, но она не всхлипывала, не причитала, просто сидела и слушала, и слезы капали ей на руки.
Когда он закончил, она долго молчала. Потом сказала:
— Я — Марина. Динина сестра-близнец. Мы… мы не общались два года. Она исчезла, и я не знала, где она. Искала. Заявляла в полицию. Бесполезно.
— Почему она исчезла?
— Из-за него. Из-за Рустама.
— Кто это?
Марина подняла на него покрасневшие глаза.
— Ее муж. Точнее, бывший муж. Он… он плохой человек. Очень плохой. Динка влюбилась без памяти, а когда поняла что к чему, было поздно. Он ее бил. Контролировал. Никуда не отпускал. Она ушла от него, когда была беременна. Развелась через суд. Он сказал, что она заплатит за это. Что ребенка все равно заберет. Она сбежала и спряталась где-то, не сказала мне где — боялась, что он найдет через меня. Только изредка звонила с разных номеров. Последний раз — три месяца назад, когда родила. Сказала, сына назвала Митей. И все.
— Значит, это он ее…
— Наверное. — Марина сжала руки в кулаки. — Это его почерк. Найти и наказать. Он предупреждал. Я заявляла в полицию на него, но толку… У него деньги, связи. Его папаша — какой-то чиновник. Рустам всегда выкручивается.
— Ребенок сейчас в больнице, — сказал Сергей Николаевич. — Скоро его передадут в опеку. Если вы родная тетя, вы можете оформить опекунство.
— Да, конечно, — Марина встала, прошлась по комнате. — Я заберу его. Это… это единственное, что от Динки осталось. — Она остановилась у окна, глядя на заснеженный двор. — Спасибо вам, — сказала она, не оборачиваясь. — Что не прошли мимо. Что ребенка спасли. Что пришли сюда.
— Я просто выполнил ее просьбу.
— Вы врач?
— Был. Теперь никто.
Марина обернулась.
— Как это?
— Сидел. Четыре года. Вчера освободился.
Она смотрела на него без страха, без осуждения, просто смотрела.
— За что?..
