Аля же устроилась в городскую больницу, в отделение терапии. Их притирка в семье с Толиком получилась довольно мучительной. Это был вечный конфликт прагматизма и идеализма, блеска и рутины.
— Аль, ну что за запах, а? — морщился он, когда Алевтина приходила после смены, и муж пытался её обнять. — От тебя воняет больницей и хлоркой.
— Толь, это запах работы, — устало отвечала она, пытаясь обнять его.
— Фу! — Толя деликатно отстранялся. — Моя жена должна пахнуть духами, а не этим. Я же зарабатываю. Может, бросишь эту богадельню, а? Пойдешь ко мне в офис?
— Брошу? — Аля не верила своим ушам. — Толь, это же моя жизнь. Как я могу её бросить? Я там нужна.
Когда родился Кирюша, стало еще сложнее. Беременность оказалась довольно тяжелой, роды мучительными. Муж, как раз получивший повышение, был вечно на встречах. Из роддома её забирала Ольга Васильевна, а затем — бессонные ночи, плач, колики, пеленки. Анатолий, привыкший к комфорту и тишине, постоянно раздражался.
— Аль, сделай что-нибудь. Он плачет. А я не выспался, у меня завтра важная презентация! — кричал он в спальне, зарываясь головой под подушку.
— А я выспалась?! — срывалась Алевтина, качая малыша на руках в три часа ночи. — Я тоже человек, взял бы и покачал, я бы хоть в душ сходила.
— Моя работа — приносить деньги, — отрезал Толя. — А твоя — обеспечивать тыл и тишину.
Их первая большая ссора, едва не закончившаяся разводом, случилась, когда Кириллу было два. Толя получил крупную премию.
— Всё, я решил, — объявил он за ужином, торжествующе открывая бутылку вина. — Едем к морю, на две недели. Я заслужил.
— К морю? — ахнула Аля. Она как раз пыталась пересчитать мелочь в кошельке, чтобы понять, хватит ли до зарплаты. — Какие две недели? У нас кредит за стиралку не выплачен, и Кирюше сапожки нужны зимние.
— Аля, ты мыслишь, как нищенка! — взорвался муж. — Вечно у тебя сапожки, кредиты. Я зарабатываю и имею право на отдых. Я устал от этой серости, кастрюль, вечного запаха лекарств. Я хочу на солнце.
— А я хочу, чтобы у нашего сына были сапоги! — выкрикнула Аля в ответ, и слезы обиды брызнули из глаз. — Думаешь только о себе, как и твой отец.
— Не сравнивай меня с ним! — Анатолий ударил кулаком по столу. — Я, в отличие от него, содержу семью. Всё, я устал. Я ухожу.
Он собрал дорожную сумку и ушел к родителям. Аля проплакала всю ночь, обнимая сына.
— Послал их… — Ольга Васильевна пришла на следующий день, пока Аля, опухшая от слез, с потухшими глазами пыталась накормить сына. — Алечка, мой сын глупый, — тихо сказала свекровь, ставя на стол кастрюльку с горячим бульоном. — Весь в отца, такой же эгоист, но он любит тебя по-своему. Поверь, он раскаивается.
— Он сказал, что я мыслю как нищенка, — всхлипнула Алевтина.
— А вот и нет. Ты мыслишь как мама, — твердо сказала Ольга Васильевна, вытирая пыль с полки, — и как жена. Не он, а ты держишь эту семью. Поверь мне, старой дурочке, которая всю жизнь прожила с фанфароном. Солнце — это же хорошо, но теплые сапожки для ребенка куда важнее. Нельзя построить рай, нежась только на курортах.
Свекровь снова пошла к сыну. Что она ему говорила, Аля не знала, но вечером Толя вернулся. Молча повесил куртку, подошел к Але, которая стояла у плиты, отвернувшись, и просто обнял её сзади, уткнувшись носом ей в волосы.
— Прости, — прошептал Толик ей в макушку, — не поедем мы никуда. Купим сапожки Кирюше и куртку тебе новую.
Они выстояли, но трещина осталась. Второй раз это произошло, когда он потерял работу. Фирму накрыл кризис, в итоге успешный менеджер оказался на улице. Для него с его-то амбициями это был крах. Толя запил, не по-черному, конечно, а тихо, так сказать, «по-интеллигентному». Каждый вечер, во хмелю у телевизора, Анатолий становился все более злым и язвительным.
— Ну что, ангел-хранитель, — говорил он, глядя, как жена собиралась на очередную подработку, — пошла спасать мир. А мужа спасти не хочешь?
— Толь, прекрати, — умоляла Алевтина, — это ведь временно, найдешь ты другую работу, ты же самый лучший.
— Что? Да я неудачник и женат на неудачнице, которая горбатится за три копейки в вонючей больнице.
В тот вечер он впервые поднял на нее руку, но не ударил, а лишь замахнулся, когда Аля пыталась отобрать у него бутылку. Она, молча, не сказав ни слова, одела сына, собрала сумку и ушла. На этот раз к Наташе, подруге.
— Все, я подаю на развод, это конец.
Как и в первый раз, на помощь снова пришла Ольга Васильевна. Она нашла невестку в больнице, в ординаторской во время её смены. Свекровь просто села напротив и заплакала.
— Алечка, деточка, не губи его.
— Он же замахнулся на меня, мама! — тихо, мертвым голосом сказала Аля.
— Я знаю, Толя мне рассказал. Он на коленях передо мной стоял. — В глазах свекрови стояли слезы. — Понимаешь, он не умеет быть слабым. Отец его таким воспитал. Мужчина не плачет, мужчина побеждает, а он проиграл. Вот и ударил ту, которую любит больше всего, потому что она сильная, а он нет. Мне кажется, Толе страшно, что ты видишь его ничтожеством.
— Но я не могу…
— Можешь, Аля, ты же от смерти его спасла. Спаси его и от самого себя в последний раз.
И Алевтина вернулась. Анатолий был трезв, ждал её на кухне. Он не стоял на коленях, а просто сидел, обхватив голову руками.
— Аля, прости, ангел мой, прости, я больше никогда.
К её удивлению, муж сдержал слово, нашел новую работу. Жизнь снова вернулась в свою колею. До той самой ночи, три месяца назад, когда произошла та странная авария.
С трудом прогнав навязчивые воспоминания, Алевтина отправилась на работу. Несмотря на все сложности и нелегкий труд, это было едва ли не единственное место, где она чувствовала себя более-менее комфортно.
— Черту, говоришь, начертила? — Наталья, лучшая подруга, медсестра из процедурной, отставила чашку с остывшим кофе.
Они сидели в больничном буфете во время короткого перерыва.
— Я уверена, она стерта, — прошептала Аля. — Наташ, я, кажется, схожу с ума. Что это может значить?
— Это может значить, что твой муж не так уж и болен, — жестко сказала подруга. Она всегда была реалисткой. — Так, без паники. Надо это доказать.
— Как? Приду и скажу: «Толя, а почему это у тебя коляска в глине?» А он скажет, я сама её испачкала. Или Кирилл.
— А может, попробовать видеонаблюдение? — предложила Наталья. — Скрытая камера.
— Камера? Это что, следить за собственным мужем?
— Аль, ну хватит быть ангелом во плоти, пора возвращаться в реальность. У меня дома есть такая, старенькая. Я её покупала, когда с соседями за парковку воевала. Думала, на машину направлю, но не пригодилась. Качество не ахти какое, конечно, но для дела сойдет. Берешь?
Сомнения душили её, но решимость оказалась сильнее. В тот же вечер Аля, сказав, что нужно поработать с документами в их спальне, установила на книжной полке между томами большой медицинской энциклопедии маленькую веб-камеру, подключив её к старому ноутбуку в углу. Она настроила программу для записи по движению. Руки её при этом дрожали, словно она была преступницей.
Следующая ночная смена оказалась для неё настоящим испытанием. Алевтина только и думала о том, что происходит в спальне, и каждые пять минут вздрагивала, словно слежка шла не за мужем, а за ней самой….
