Он не договорил. Его лицо исказилось. Он схватился левой рукой за грудь. Его рот открылся, чтобы судорожно глотнуть воздух, но вместо этого вырвался хриплый стон.
— Ты опозорил фамилию…
Глаза Григория Аркадьевича закатились. Он качнулся и тяжело, всем своим огромным весом рухнул на пол.
Первой закричала Зоя Федоровна. Ее пронзительный визг разорвал оцепенение зала.
— Гриша! Гриша, что с тобой?!
Началась паника. Гости вскакивали со своих мест. Кто-то бросился к свекру, кто-то кричал: «Врача! Вызовите скорую!»
Ева рыдала в голос. Илья, оттолкнув друзей, бросился к отцу, пытаясь привести его в чувство:
— Папа! Папа, очнись, пожалуйста!
А я стояла у проектора и смотрела на весь этот хаос. На экране все еще продолжалась запись. Я спокойно подошла к диджею и сказала:
— Выключите, пожалуйста, представление окончено.
Парень дрожащими руками нажал на кнопку. Экран погас.
Я не чувствовала ни злорадства, ни удовлетворения, только пустоту. Огромную, выжженную дотла пустоту. Я сделала то, что должна была. Я просто включила свет в их темном, лживом царстве. А то, что они ослепли от этого света, была уже не моя вина.
Приехала скорая. Медики в синей форме внесли в дом суету и запах лекарств. Они окружили лежащего на полу Григория Аркадьевича, делали уколы, подключали аппаратуру. Гости испуганно жались к стенам, шептались. Праздник превратился в трагедию. Зоя Федоровна, заливаясь слезами, причитала над мужем. Ева, обезумевшая от страха и позора, куда-то исчезла. Илья стоял рядом с врачами, растерянно теребя манжеты своей дорогой рубашки. Он был похож на выброшенную на берег рыбу. Открывал и закрывал рот, но не мог произнести ни слова.
А Никита? Никита все так же стоял у камина. Он медленно, словно во сне, перевел взгляд с врачей на своего старшего брата. В его глазах больше не было шока. Там горел холодный, тихий огонь.
Когда врачи, погрузив Григория Аркадьевича на носилки, стали выносить его из зала, Никита двинулся с места. Он шел к Илье медленно, но неотвратимо, как танк.
— Ты! — сказал он тихо, когда поравнялся с братом.
Илья обернулся.
— Никита! Брат! Прости меня! Я… Я не знаю, как так вышло!
— Заткнись! — так же тихо ответил Никита. И в его голосе было столько презрения, что Илья отшатнулся.
А потом Никита ударил. Не по-мальчишески, не как в пьяной драке. Он ударил коротко, точно, со всей силой, вложив в этот удар всю свою боль, все унижение, все годы, проведенные в тени блестящего старшего брата. С размаху в челюсть. Раздался глухой звук. Илью отбросило назад. Он ударился о край стола и сполз на пол. Изо рта у него потекла тонкая струйка крови.
— Я тебе доверял, тварь! — Голос Никиты сорвался на крик. — Я считал тебя лучшим другом! Ты мне в глаза смотрел каждый день, пока спал с моей женой!
Он бросился на Илью, который пытался подняться, и снова ударил. Потом еще.
— Она сама! Она сама пришла! — захлебываясь кровью, лепетал Илья, пытаясь прикрыть голову руками. — Я не хотел!..
