Спустя пятнадцать лет жизни за границей я вернулась, чтобы сделать сюрприз дочери. Но когда я вошла в дом, я увидела ее на коленях, драющую пол. На ее руках были синяки, а на грязном фартуке было написано: «Служанка семьи Строгановых».
Пятнадцать лет. Пятнадцать лет, три месяца и шесть дней. Я отсчитывала их не из тоски, а как бухгалтер, закрывающий годовой отчет. Каждый день был строкой в гроссбухе, статьей расхода моей собственной жизни ради единственной доходной части — будущего моей дочери. Когда колеса самолета коснулись влажного бетона аєропорта, я почувствовала не волнение, а скорее глубокое, спокойное удовлетворение. Словно сложный, изматывающий проект был наконец завершен. Господин Дюбуа, мой работодатель-миллиардер, со всеми его причудами, паническими атаками в три часа ночи и внезапными требованиями достать редкий сорт орхидей из Эквадора к ужину, остался в прошлом, в его безупречном шале на берегу Женевского озера. Моя работа была сделана.
Мой долг выполнен. Я отстегнула ремень безопасности, и по телу прошла легкая дрожь. Это была не нервозность, а предвкушение. Пятнадцать лет я управляла чужой жизнью, чужим домом, чужими финансами. Теперь я возвращалась, чтобы просто жить. Жить рядом с моей Юленькой.
Столичный воздух после кристально чистой альпийской прохлады показался густым и влажным, пахнущим талым снегом и бензином. Знакомый, родной запах. Я не стала никого предупреждать о своем приезде. Хотелось увидеть ее лицо. Увидеть тот самый восторг, то детское изумление, которое я так давно не видела воочию, а лишь представляла себе, перечитывая ее короткие, немного сдержанные письма: «Мамочка, у нас все прекрасно. Олег так заботится обо мне. Мы живем в большом, красивом доме за городом. Ты была бы счастлива за нас».
Я и была счастлива. Каждое такое письмо было оправданием моих бессонных ночей, моих пропущенных праздников, ее дней рождения, на которые я могла отправить лишь деньги и подарок с курьером. Я пропустила ее выпускной в университете, ее свадьбу. Я видела ее мужа Олега лишь на фотографиях: высокий, самоуверенный, из хорошей семьи. Строгановы. Фамилия звучала солидно, аристократично. Именно такой жизни я и хотела для нее. Стабильной, защищенной — той, которой у меня никогда не было.
Таксист, мужчина средних лет с усталыми глазами, присвистнул, когда я назвала ему адрес.
— Ого, Константиновна. В «Сосновые Дали» вас занесло. Серьезное там место.
Я лишь вежливо улыбнулась в ответ. Да, серьезное. Моя дочь заслуживала самого серьезного, самого лучшего. Пока такси петляло по широким проспектам, а затем свернуло на узкие дороги элитного поселка, я представляла себе ее. Наверное, немного поправилась, округлилась от счастливой семейной жизни. Может, они уже ждут ребенка? Эта мысль теплом разлилась в груди. Я стану бабушкой. Я буду гулять с коляской по этим ухоженным аллеям, среди этих внушительных особняков, и наверстывать все упущенные годы.
Машина остановилась перед коваными воротами высотой в три человеческих роста. За ними виднелся дом: огромный, из светлого камня, с темной крышей и множеством окон. Он был не просто большим, он был подавляющим. Крепость, а не семейное гнездо.
— Дальше шлагбаум, не пустят, — сказал таксист. — Вы позвоните, чтоб открыли.
Я расплатилась и вышла, ощущая спиной его любопытный взгляд. Он, наверное, принял меня за прислугу, едущую на работу. Дорогая, но неброская одежда, строгое пальто, качественный кожаный чемодан на колесиках — униформа людей моего ремесла. Я подошла к калитке рядом с воротами и нажала на кнопку звонка. Мелодичный перезвон разнесся, как мне показалось, по всей округе и затих. Я ждала. Минуту. Две. Тишина. Только ветер шелестел в голых ветвях деревьев.
Странно. Юлиана знала, что я могу позвонить в любое время. Я нажала еще раз. Снова тишина. Легкое беспокойство зашевелилось внутри. Я дернула ручку калитки. Не заперто. Еще одна странность. В таких домах все запирается на семь замков. Я толкнула тяжелую створку и пошла по вымощенной плиткой дорожке к парадной двери. Она тоже была массивной, из темного дерева, с блестящей медной ручкой. И она была слегка приоткрыта. Всего на палец. Из щели тянуло холодом и тишиной.
Теперь тревога стала нарастать. Я оставила чемодан на крыльце и осторожно толкнула дверь.
— Юленька? — мой голос прозвучал тихо, неуверенно.
Дверь беззвучно открылась, впуская меня в огромный, гулкий холл. Полы из белого мрамора, высоченный потолок, уходящий на второй этаж, и широкая витая лестница, достойная дворца. Воздух был холодным и пах остро, химически, какой-то полиролью и хлоркой. Дом был безмолвен. Ни звука, ни голосов, ни музыки.
— Юля? Это я, мама! — позвала я громче, и мое «мама» эхом отразилось от стен и растаяла где-то под потолком.
И тут я ее увидела. В дальнем конце холла, у подножия лестницы, на коленях стояла женщина. Она была ко мне спиной. На ней была какая-то бесформенная серая униформа, волосы убраны под простую косынку. Она методично, раз за разом, терла маленькой жесткой щеткой швы между мраморными плитами. Движения были механическими, изнуренными.
Холод пронзил меня насквозь. Не тот, что шел от мраморного пола, а другой — внутренний, ледяной. Я не могла разобрать черты, но что-то в этой изможденной, костлявой фигуре заставило мое сердце остановиться. Я медленно пошла к ней, и мои шаги гулко отдавались в тишине. На спине ее грязного, засаленного фартука я увидела вышитые темными нитками слова. Каждое слово было ударом молота по вискам: «Служанка семьи Строгановых».
— Нет, — прошептала я. Это был даже не шепот, а выдох без звука.
Женщина вздрогнула от моего голоса и медленно, словно с огромным усилием, обернулась. И время остановилось. Это была Юлиана. Но это была не моя Юля. Не та цветущая девушка с фотографии. Передо мной сидел скелет, обтянутый серой кожей. Впалые щеки, огромные потухшие глаза на изможденном лице. А на ее руках, от запястий до локтей, темнели страшные, уродливые синяки. Некоторые были почти черными, в форме пальцев. Словно кто-то сжимал ее руки с чудовищной силой.
Это был шок. Удар, от которого темнеет в глазах. Но то, что случилось в следующую секунду, было хуже. Гораздо хуже. Ее глаза расширились, когда она узнала меня. Но в них не было ни радости, ни облегчения. В них был животный, первобытный ужас. Тот ужас, с которым затравленный зверек смотрит на охотника.
— Мама?
— Нет, — прошипела она. Ее голос был похож на шелест сухих листьев. Она отчаянно поползла ко мне, вцепилась в подол моего пальто. — Тебе нельзя здесь быть. Они тебя увидят. Уходи. Уходи, пожалуйста.
Ее мольба была такой отчаянной, такой искренней, что у меня перехватило дыхание. Она боялась не за себя. Она боялась за меня. И в этот момент сверху, с вершины этой помпезной лестницы, раздался холодный, властный женский голос:
— Кто это? И почему прислуга не на полу?
Я подняла голову. Там стояла женщина лет шестидесяти пяти: высокая, с жестким аристократическим лицом и безупречной седой прической. Она не выглядела удивленной. Она выглядела раздосадованной. Словно я была незваной гостьей, нарушившей заведенный порядок. Она смерила меня презрительным взглядом и снова обратилась к моей дочери, которая замерла, съежившись у моих ног.
— Юлиана, за это ты будешь наказана.
Слово «наказана» прозвучало в оглушительной тишине мраморного холла и не вызвало во мне ни ярости, ни страха. Оно просто щелкнуло, как тумблер в электрощитке, обесточив все материнские чувства и включив аварийный генератор. За пятнадцать лет в Женеве я видела многое. Я успокаивала оперных див, у которых случился нервный срыв за пять минут до выхода на сцену. Я организовывала экстренную эвакуацию на вертолете для финансиста, у которого случился сердечный приступ на горнолыжном склоне. Я вела переговоры с разъяренными профсоюзами от лица человека, который не желал даже знать об их существовании. Горе внутри меня сжалось в тяжелый, холодный камень на дне желудка, но мой разум превратился в отточенный до блеска хирургический инструмент.
Я не удостоила женщину на лестнице даже взглядом. Она была не важна. Она была просто обстоятельством, которое нужно учесть. Все мое внимание было сосредоточено на дрожащем комочке у моих ног. На моей дочери. Мой голос прозвучал ровно и спокойно — тем самым тоном, которым я отдавала распоряжения в кризисной ситуации:…
