И тут Таисия снова повернулась ко мне. И я увидела, как она меняется. Загнанный в угол зверь перестал метаться. Он затих, готовясь к последнему, решающему прыжку. Аристократка исчезла. Передо мной стояла рыночная торговка, готовая сбить цену на гнилой товар. Ее голос потерял свой ледяной металл, в нем появились вкратчивые, почти доверительные нотки.
— Это все недоразумение, — начала она, делая шаг ко мне, обходя застывшую фигуру сына. — Я вижу, вы женщина деловая. Профессионал. Давайте будем разумны.
Она остановилась совсем близко. Я чувствовала запах ее духов — тяжелый, дорогой аромат, который больше не казался символом роскоши, а лишь отчаянной попыткой замаскировать запах тления.
— Сколько? — спросила она почти шепотом. — Десять миллионов? Двадцать? Назовите вашу цену. Любую. Мы отдадим вам деньги прямо сейчас. Вы отдадите нам запись и… все эти ваши бумаги. И мы уедем.
Она на мгновение перевела взгляд в сторону, туда, где когда-то на коленях стояла моя дочь.
— Ваша дочь, она ничего не стоит. Она слабая, никчемная. Эти деньги — это лучшая сделка в ее жизни. И в вашей.
Это был ее последний и главный просчет. Она до самого конца так и не поняла, с кем имеет дело. Она думала, что говорит с такой же, как она. С той, для кого все имеет свою цену в денежном эквиваленте. Для кого дочь — это актив, который можно выгодно продать или списать за ненадобностью.
И тогда я улыбнулась. Я почувствовала, как уголки моих губ сами поползли вверх, но в этой улыбке не было ни капли тепла. Это была улыбка хирурга, который сообщает, что опухоль неоперабельна. Улыбка судьи, зачитывающего окончательный приговор. Судя по тому, как дернулось ее лицо, она это почувствовала.
— Я не прачка, Таисия Борисовна, — сказала я тихо и отчетливо. — Последние пятнадцать лет я управляла состоянием в пятьдесят миллионов швейцарских франков в Женеве. Я точно знаю, что такое риск побега, и я очень хорошо знаю, как работает финансовая полиция в любой стране мира.
Я сделала паузу, давая ей осознать услышанное. Весь ее мир, построенный на классовом превосходстве, рушился в эту секунду. Я видела это в ее расширившихся зрачках.
— Моя цена, — я посмотрела ей прямо в глаза, в самую душу ее мелкой, алчной натуры, — это всё.
Пока я говорила, Вера Павловна, мой адвокат, которая до этого момента стояла чуть позади, молчаливая, как тень, закончила короткий разговор по телефону. Она подняла на меня глаза и едва заметно кивнула. Сигнал был получен. И в этот самый момент тишину разорвал резкий, требовательный звон домофона у ворот.
Таисия вздрогнула и инстинктивно обернулась на звук. В ее мозгу, очевидно, все еще работал план побега. Для нее этот звонок мог означать только одно.
— Такси! — выкрикнула она, ее голос сорвался на визг. — Где эта девчонка? Почему никто не открывает?
Она бросилась к панели управления на стене, нажимая на кнопки дрожащими пальцами. Ворота медленно поползли в сторону. Но это было не такси…
