Он выдержал паузу, давая этим словам лечь на зал.
— А теперь, — продолжил он, — давайте посмотрим, как именно они собирались убивать.
Пошло видео с наших камер. Я сидела, сжав руки, и смотрела, как будто это чужой фильм. Кухня, мои кружки, мои тарелки, Валерия, которая наливает сок. Потом незаметно достает из кармана белый пакетик, быстро высыпает в один из стаканов, размешивает пальцем.
Здесь прокурор остановил кадр.
— Видно, как Родионова добавляет вещество в напиток потерпевшей. Экспертиза подтвердила: в пакете соединение калия в дозе, достаточной для остановки сердца в течение нескольких минут. При стандартном обследовании такое легко списать на привычный инфаркт.
В зале повисла тишина. Кто-то из сидящих шмыгнул носом. Кто-то, наоборот, скептически усмехнулся: мол, сама виновата, что доверяла.
— Но это только половина истории, — сказал прокурор. — Потому что Родионова не новичок в подобных схемах.
На экран вывели фотографию мужчины средних лет.
— Это Эдуард Костин, первый муж подсудимой. 9 лет назад он случайно упал со стремянки и умер. Официальная причина — несчастный случай. Но после раскрытия переписки, где подсудимая пишет: «Я уже делала это раньше», дело было пересмотрено.
Он взглянул на присяжных.
— Тело эксгумировали. Новая экспертиза нашла в костях следы мышьяка в концентрации, невозможной просто от грязной воды или пищи. Годами его травили малыми дозами, ослабляли, а в нужный момент несчастный случай довел дело до конца. Буквально убийство под видом бытовой аварии.
Валерия внешне не дрогнула. Только горло дернулось.
— Итак, — подвел итог прокурор, — перед нами женщина, которая ради денег уже убивала один раз. И мужчина, который ради денег готов был убить собственную мать. Не под влиянием страсти, не защищаясь, а заранее, холодно, до мелочей продумав каждый шаг.
Он посмотрел на меня.
— Если бы не осторожность потерпевшей и ее мужа, а также помощь специалистов, мы бы сейчас рассматривали дело не о покушении, а об убийстве. И, возможно, оно прошло бы как естественная смерть пожилой женщины.
Дальше шли эксперты, Марат, следователь Кузнецов, наш адвокат. Допрашивали Бориса, того самого химика. Борис, побитый жизнью мужик лет сорока, уже дал признательные показания, надеясь выкрутиться за счет сотрудничества.
— Да, я достал препарат, — бубнил он, не поднимая глаз. — Да, понимал, что им могут отравить. Думал, что это кого-то левого будут убирать, а не мать… — он запнулся. — Но это ничего не меняет. Мне нужны были деньги.
«Всем нужны были деньги», — устало подумала я.
Защита тоже работала. Психолог из СИЗО рассказывала о нарциссических чертах личности Максима. О чрезмерных ожиданиях семьи, о разрушительной роли стыда перед родителями — успешными людьми.
— Многие люди стыдятся своих провалов? — спокойно спросил ее Андрей Николаевич на перекрестном допросе.
— Многие растут в семьях с высокими ожиданиями. Большинство из них планируют отравить родителей?
Психолог опустила глаза.
— Нет. Это, конечно, крайне редкий случай.
Адвокат Валерии пытался разыграть карту жертвы. На вопросы своего защитника она отвечала тихим, подрагивающим голосом, рисуя картину, как Максим ее запугивал, держал на крючке, угрожал сдать за старую историю. Но стоило прокурору показать ее сообщение: «Эдуард был тяжелее, уверенный в себе. Думала, не выдержу, а оказалось проще, чем думала. В этот раз будет еще легче, я не одна, Максим со мной, а старуха ничего не поймет», — весь этот образ жертвы рассыпался.
— Это вы писали? — спросил он.
— Я… говорила так от злости, — выдавила она. — Не всерьез.
— То есть, — уточнил прокурор, — вы от злости подробно описывали предыдущий случай, где человек умер после странной болезни и падения? И от злости называете пожилую женщину «старухой», обсуждая дозу яда?
Валерия промолчала.
На десятый день процесса пришла моя очередь.
— Потерпевшая Тарасова Людмила Сергеевна, — объявил секретарь.
Я поднялась, чувствуя, как подкашиваются ноги. Подошла к трибуне, поклялась говорить правду, только правду, ничего кроме правды, и на секунду подумала: как же у нас любят эти формулировки, а по сути все решает человеческая совесть.
— Людмила Сергеевна, — мягко начал прокурор, — расскажите, какой у вас был сын до всего этого?..
