Но для неё главным было совсем не это. Главным было то, что она уже не чувствовала себя человеком без дома и копейки, которого можно пнуть и не извиниться. У неё появилось не только жилье и финансовая подушка, но и внутреннее ощущение опоры — то самое, которое годами кто-то методично выбивал из-под ног.
Полгода спустя Ирина стояла на небольшом крыльце своего нового дома. Он был совсем скромный, но чистый, опрятный, пах свежей краской, а не чужими привычками и старыми обидами. За домом тянулся узкий клочок земли с несколькими яблонями и старой вишней, которая уже давно ждала новых рук.
Ирина открыла дверь, занесла коробку с книгами, поставила её на пол. Затем достала из сумки маленькую фоторамку. На фото отец стоял у старой кухни, с той своей улыбкой, немного усталой, но живой, теплой. В той улыбке всегда было что-то такое, что давало ей силы, даже когда в жизни всё рушилось.
Она поставила рамку на полку у окна, провела пальцами по стеклу и тихо сказала:
— Ну что, пап, твоя карта действительно меня спасла. Спасибо.
В доме никто не ответил. Но тишина была совсем другой, чем когда-то. Спокойной, домашней, такой, в которой можно жить, а не выживать. Никто не ходил по комнатам, не заглядывал в шкафы, не командовал, не поучал. Здесь всё было её. Каждая мелочь, каждый угол.
Ирина сама выбрала эту жизнь. Сама открыла дверь нового дома, сама повернула ключ в замке и знала: если когда-то рядом появится кто-то еще, то только тот, кому будет нужна не её площадь и не её деньги, а она сама.
