— Свадьба завтра в три часа дня. Утром приедет имам, примешь ислам, произнесешь шахаду. Не волнуйся, просто повторишь за ним несколько слов на арабском, костюм тебе привезут. И запомни: это просто формальность, бизнес-сделка. Никаких глупостей, никаких иллюзий. Когда придет время, ты исчезнешь из жизни сестры так же тихо, как появился. Понял? Вот и отлично, можешь идти.
На следующий день вилла преобразилась минимальными усилиями. Несколько цветочных композиций в главном зале, белая дорожка от входа к гостиной, запах благовоний гуще обычного. Артема одели в белую кандуру, которая висела на нем мешком: рукава слишком длинные, подол волочился по полу. Он чувствовал себя ряженым, актером в чужом спектакле.
Лейлу привезли в гостиную в золотом платье с тяжелой вышивкой, усыпанном мелкими жемчужинами. На голове — хиджаб из тончайшего шелка, на руках — браслеты, звенящие при каждом движении. Она сидела в коляске неподвижно, глядя прямо перед собой, и только легкая дрожь пальцев выдавала волнение.
— Начнем, — Рашид кивнул местному имаму, пожилому арабу с окладистой бородой.
Церемония прошла на арабском языке, который Артем понимал обрывками. Имам что-то монотонно читал из Корана, свидетели — два адвоката в дорогих костюмах — кивали в нужных местах. Когда дошло до слов согласия, Артем повторял фразы, которые ему подсказывали, чувствуя их тяжесть на языке. Утренняя шахада перед имамом далась легче; тогда он еще не до конца понимал, во что ввязывается.
— Теперь вы муж и жена перед Аллахом, — провозгласил имам.
Никто не аплодировал. Рашид подошел, крепко сжал плечо Артема — жест, больше похожий на предупреждение, чем на поздравление.
— Добро пожаловать в семью, зятек. Помни о своем месте.
Вечером, когда гости разъехались, а Рашид удалился в свои апартаменты в другом крыле виллы, Артем откатил коляску в главную спальню. Комната поражала размерами: кровать с балдахином занимала центр, персидские ковры покрывали мраморный пол, арабская каллиграфия украшала стены. Он помогал Лейле готовиться ко сну сотни раз, но теперь каждое движение давалось с трудом, руки дрожали, когда он снимал с нее украшения.
— Спасибо, — произнесла она на нашем, когда он укладывал ее в постель. — И прости за все это.
— За что простить? — он остановился, удивленный.
— За то, что ты оказался втянут в эту грязную игру. Я знаю, почему ты согласился. Знаю про кредит твоей семьи, про больного отца. Рашид все рассказал с наслаждением садиста.
— У меня не было выбора.
— Выбор есть всегда, Артем. Ты выбрал семью, и это говорит о тебе больше, чем любые слова. За четыре года ты был единственным, кто относился ко мне как к человеку, а не как к кошельку на колесах. — Она протянула руку; движение слабое, но в прикосновении чувствовалась неожиданная теплота. — Спи спокойно. И не бойся, я не стану требовать от тебя исполнения супружеских обязанностей. Этот брак — фикция для всех, включая нас.
Артем устроился на бархатном диване у окна, но сон не пришел. Он смотрел на силуэт спящей женщины в лунном свете и пытался осмыслить произошедшее. Вчера он был просто водителем, сегодня — мужем миллионерши. Абсурдность ситуации давила на грудь.
Около двух ночи жажда погнала его на кухню. Возвращаясь со стаканом воды, он заметил странность — дверь спальни была приоткрыта, хотя он точно помнил, что закрывал ее. Заглянув внутрь, он замер. Инвалидная коляска стояла не у кровати, где он ее оставил, а посередине комнаты, развернутая к окну. Тормоза, которые он всегда тщательно фиксировал, были сняты.
Артем подошел ближе, проверил механизм. Все работало исправно, никаких поломок. Лейла спала в той же позе, дыхание ровное, лицо спокойное. В доме больше никого не было, прислуга ночевала во флигеле за воротами. Кто мог передвинуть коляску? Он вернулся на диван, но образ перемещенного кресла не давал покоя. Логического объяснения не находилось, оставалось только абсурдное, но разум отказывался его принимать.
На следующий день после обеда, помогая Лейле переодеться после дневного сна, Артем заметил еще одну деталь. Тонкий шелковый платок, который вчера был на ее плечах, зацепился за колесо коляски. Способ, которым ткань намоталась на ось, был возможен только при движении на электроприводе. Если бы коляску просто толкали, платок соскользнул бы.
— Что-то не так? – спросила Лейла, заметив его замешательство.
— Нет, все в порядке. Просто платок зацепился.
Но внутри зрело решение: он будет наблюдать. Что-то происходило в этом доме, что-то, чего он не понимал, и это пугало больше любых угроз Рашида.
Вечером Артем выполнял привычный ритуал с удвоенным вниманием. Следил, как Лейла пользуется руками при еде, отмечал скорость реакций, напряжение мышц. Все выглядело как обычно – слабость, характерная для паралича, медленные движения, усталость к концу дня. Уложив ее спать, он устроился на диване, но глаза не закрывал. Лежал неподвижно, дыша ровно, имитируя сон. Время тянулось медленно – десять, одиннадцать, полночь.
И тогда он услышал тихий шорох простыней. Сквозь полуприкрытые веки он увидел невозможное. Лейла села в кровати, отбросив одеяло легким движением. Ее руки двигались уверенно, без следа прежней слабости. Она повернулась, опустила ноги на пол и встала. Просто встала, без усилий, без опоры, без малейших признаков затруднения. Артем прикусил язык, чтобы не вскрикнуть. Она прошла к двери — походка ровная, спина прямая, движения полны скрытой силы. Дважды повернула ключ в замке, проверяя надежность, и вернулась в центр комнаты. Остановилась прямо перед диваном.
— Артем, — голос звучал совершенно иначе. Не хрипло и слабо, а ясно, властно, с металлическими нотками. — Я знаю, что ты не спишь. Можешь открыть глаза.
Он сел, чувствуя, как колотится сердце. Перед ним стояла другая женщина. Та же внешность, но вся суть изменилась. Исчезла немощь, уступив место достоинству и силе.
— Как? Зачем? — слова не складывались в предложение.
— Садись удобнее, нам нужно поговорить.
Она отодвинула инвалидную коляску к стене одним движением, словно это был обычный стул, и устроилась в кресле у окна. Лунный свет превращал ее седые волосы в серебро.
— Шесть лет назад умер мой муж, Халид. Он оставил мне все: компанию, недвижимость, инвестиции. И в тот момент я поняла страшную вещь: я перестала быть человеком. Для всех вокруг я превратилась в ходячий сейф, источник денег, объект для манипуляций. Родственники, друзья, сотрудники — все смотрели на меня и видели только цифры на банковских счетах.
— Но зачем притворяться больной?
— Чтобы увидеть истинные лица. Беспомощный человек — лакмусовая бумажка для окружающих. Кто-то проявляет заботу из корысти, кто-то из страха, кто-то вообще перестает замечать. За этот год ты был единственным, кто относился ко мне с искренностью. Ты рассказывал о своей семье, о родине, о долгах, не выпрашивая помощи, а просто делясь. Ты видел во мне человека, а не банкомат.
— Я просто делал свою работу…
